На протяжении десятилетий предупреждения о дегуманизирующем воздействии технологий отклонялись как страшилки луддитов. Но по мере развития искусственного интеллекта и доминирования экранов в повседневной жизни, всё больше мыслителей утверждают, что сама ткань человечества находится под угрозой. Пол Кингснóрт, романист, активист и обращённый в восточное православие, считает, что этот кризис не просто экологический или экономический, а экзистенциальный. Он вместе с семьёй ушёл в сельскую Ирландию, стремясь к жизни вне досягаемости того, что он называет «машиной» – системы, которая незаметно охватила почти все аспекты современной жизни.
Отступление Кингснóрта – это не отказ от прогресса, а признание его пределов. Он описывает сознательный уход от «крысиных бегов», желание воспитать своих детей вне неумолимого цикла потребления и цифровой зависимости. В течение 12 лет он и его жена занимались домашним обучением, фермерством и пытались вести полусамодостаточное существование, отдавая приоритет природе и практическим навыкам, а не экранам и искусственному удобству.
Это не романтическая идеализация, а практический ответ на то, что Кингснóрт считает надвигающимся духовным и экологическим кризисом. Он утверждает, что машина – это не только iPhone или интернет, а система, существующая уже несколько столетий, зародившаяся в эпоху промышленной революции, рационализма эпохи Просвещения и неустанного стремления к технологическому господству. Эта система, по его мнению, породила своеобразное мировоззрение, в котором человечество стремится покорить природу, отменить смерть и фактически играть в Бога с помощью технологий.
Последствия, по его словам, разрушительны. Изменение климата, массовое вымирание и разрушение культурных и духовных ценностей – это не просто побочные эффекты, а неизбежные последствия системы, движимой неустойчивым ростом и отрицанием естественных границ. Экологическое движение, несмотря на благие намерения, в значительной степени приняло технологические решения, а не системные изменения, увековечивая ту самую логику, которая создала кризис.
Обращение Кингснóрта в восточное православие ещё больше обострило его критику. Он предполагает, что религиозное мировоззрение, с его принятием божественного порядка и человеческих ограничений, предлагает необходимый противовес гордыне технологического утопизма. Страх экологического коллапса, по его мнению, менее актуален, если верить в более масштабный, трансцендентный порядок, выходящий за рамки человеческого контроля.
Это не призыв к слепой вере или отвержению прогресса, а просьба о смирении. Машина, предупреждает Кингснóрт, – это не просто набор инструментов, а способ видения мира – тот, который ставит эффективность, контроль и безграничное расширение выше устойчивости, смысла и внутренней ценности естественного мира. Вопрос не в том, может ли технология нас спасти, а в том, сможем ли мы сопротивляться её тотализирующей логике, прежде чем она поглотит то, что осталось от нашего человечества.
В конечном итоге, отступление Кингснóрта – это суровое предупреждение: машина – это не просто внешняя сила, а соблазнительная и коварная идеология, требующая постоянной бдительности и готовности выйти за её неумолимую орбиту. От этого может зависеть выживание как человечества, так и планеты.
